Жаропонижающие средства для детей назначаются педиатром. Но бывают ситуации неотложной помощи при лихорадке, когда ребенку нужно дать лекарство немедленно. Тогда родители берут на себя ответственность и применяют жаропонижающие препараты. Что разрешено давать детям грудного возраста? Чем можно сбить температуру у детей постарше? Какие лекарства самые безопасные?
- О произведении
- Главные герои
- Краткое содержание
- Заключение
- Тест по повести
О произведении
Рассказ Ивана Алексеевича Бунина «Темные аллеи» был написан в 1938 году и вошел в сборник рассказов «Темные аллеи», посвященных теме любви. Впервые опубликовали произведение в 1943 году в нью-йоркском издании «Новая земля». Рассказ «Темные аллеи» написан в традициях литературного направления неореализм.
Луна теплая в темной свиноматке и выше сумеречного сумеречного тлеющего. Возможно, луна пробормотала: она поднялась из самой темноты и - переполненная роза - аллена. Вода на горизонте хрустящая, усеяна лунными пятнами. Закрученные зеркала, лунные огни в раннем свете.
На склонах они черны в гордости. леса и между ними, луга серебра и бурные останки эльфов и альпийских сосен. Вы охотитесь за ними на снежные пустыни и читы, а вы - дикий товарищ. Написание в Брно - это определенное правило, но это письмо было успешным и успешным, нет необходимости кого-то убеждать. Литература находится в сильном издательским фоне и довольно большие толпы сторонников, там не умер, даже если бы это было на самом деле более склонны говорить о массовом порядке, что количество просмотров и сохраняет очень хотел тратить ее только среди своих людей.
Главные герои
Николай Алексеевич – высокий худой мужчина шестидесяти лет, военный. В молодости любил Надежду, но бросил ее. Был женат, имеет сына.
Надежда – женщина сорока восьми лет, хозяйка постоялого двора. Всю жизнь любила Николая Алексеевича, из-за чего так и не вышла замуж.
Клим – кучер Николая Алексеевича.
Что это за антология? Здесь собраны сорок авторов поэзии и сорок фотографий уголков Брно от пяти фотографов. К сожалению, по моему мнению, он не работает должным образом. Фотографии, которые уже были отобраны, способствуют относительно матовому впечатлению от коллекции. Их авторы, похоже, не нацелились на Брно, но они пытались уловить специфику реальности вокруг них с более общим намерением. Самая большая слабость заключается в том, что большинство этих фотографий можно было сделать в любом крупном чешском или моравском городе.
Он говорит о том, кто знает Брно, но он мало говорит о «иностранцах». Это не так, но когда Петр Хрбач упоминает такие места, как «Квартал Дивиша» или «Сэндвич» в своем предисловии, это точно так же, как эти снимки, отсутствующие на моих фотографиях. Избранные фотографы фотографировали Брно как одно из мест в Чешской Республике, так что люди из других городов, которые имеют похожие углы в своих городах перед их глазами и которые обычно не замечают их, поняли свои фотографии на выставках.
«В холодное осеннее ненастье» к длинной избе, расположенной у одной из дорог Тулы, подъехал «закиданный грязью тарантас с полуподнятым верхом» . Изба была поделена на две половины – почтовую станцию и частную горницу (постоялый двор), где путники могли остановиться, отдохнуть, переночевать. Правил тарантасом «крепкий мужик» , «серьезный и темноликий» кучер, «похожий на старинного разбойника» , тогда как в самом тарантасе сидел высокий и «стройный старик военный» , внешне похожий на Александра II с вопрошающим, строгим и усталым взглядом.
Это логическое художественное намерение, но оно совершенно противоречит смыслу этого альманаха. Другие находятся в дополнение разбирательства, двадцать шесть фотографий здесь промахов их миссия и редакторы просто заполнили их пространство. Большинство из них не должны проверять это в своих книгах. Мне это более приятно, например, Павел Жирашек, который не очень поэтически действует, но приносит более интимное сообщение о Брно, сообщение, которое можно рассмотреть, что недостаточно для вышеупомянутых авторов.
Три отзыва книги Питера Хрбаче
Брно не является марионеткой для ключа, которого было бы достаточно, чтобы стоять на столе, растягиваться и позволять играть. Брно - живой организм, Брно - не китч. Это фраза, начинающаяся с:, и:, упомянутой во втором абзаце текста, опубликованного здесь. Хотя сегодняшние лидеры стремятся распространить свои предрассудки на то, что жизнь в деревне равна жизни, страна - это беременные истории больше, чем центры силы, где вы можете встретить сотни безразличных людей в течение минуты. Дагмар Урбанкова также знает, когда она написала книгу своих коротких текстов, перемещающихся на границе анекдотов и стихов в прозе, незаметных взглядов из настоящего валлашского наследия.
Когда кучер остановил тарантас, военный зашел в горницу. Внутри было «тепло, сухо и опрятно», в левом углу находился «новый золотистый образ» , в правом – побеленная мелом печь, из-за заслонки которой доносился сладкий запах щей.
Приезжий снял верхнюю одежду, и окрикнул хозяев.
Сразу же в комнату вошла «темноволосая» , «чернобровая» , «красивая не по возрасту женщина, похожая на пожилую цыганку» . Хозяйка предложила приезжему поесть. Мужчина согласился выпить чаю, попросив поставить самовар. Расспрашивая женщину, приезжий узнает, что она не замужем и сама ведет хозяйство. Неожиданно хозяйка называет мужчину по имени – Николай Алексеевич. «Он быстро выпрямился, раскрыл глаза и покраснел» , узнав в собеседнице свою давнюю любовь – Надежду.
И точно изображенные несчастья растущего сельского интеллектуала, который видит, что он не убежит перед этим миром, просто не имеет другого: Арношт, Вепржо, стук, червь. И вздохи старых людей, виновником которых является то, что никто больше не зависит от них, и наказание за это преступление - это одиночество. И юмор, который не должен быть трудолюбивым профессионалами телевидения, которые относятся к этой среде как естественный противовес боли и боли. Однако не всегда заклинание работает, иногда написание банальности - это просто письменная банальность, но есть и прекрасные моменты.
Взволнованный, Николай Алексеевич начинает вспоминать, сколько же они не виделись – «лет тридцать пять?» . Надежда поправляет его – «Тридцать, Николай Алексеевич» . Мужчина ничего не знал о ее судьбе с тех пор. Надежда рассказала, что вскоре после того как они расстались, господа дали ей вольную, а замужем она никогда не была, потому что слишком сильно его любила. Покраснев, мужчина пробормотал: «Всё проходит, мой друг. <…> Любовь, молодость - все, все» . Но женщина не согласилась с ним: «Молодость у всякого проходит, а любовь - другое дело» . Надежда рассказывает, что не могла его забыть, «все одним жила» , вспоминает, что «очень бессердечно» он ее бросил – она даже не раз хотела покончить жизнь самоубийством, что она звала его Николенькой, а он читал ей стихи про «всякие «темные аллеи»» .
Как рассказ, президент, якорь опустошал медиа-рассказы, глядя на тех, кто, похоже, не возражает: Каждый может подписаться на президента. Или миссис Джон, что он продает в магазине. - А как насчет вас? Вы не хотите подписываться? Книга также будет в восторге от разговора о мотиве маленькой клетчатой скатерти или носового платка. Иллюстрации автора являются милями вдохновения, хотя и чрезмерно наставляются в стиле Михала Мачо или Павла Рейзенауэра. Из литературной истории Ивана Выскочила, как всегда невообразимо достойного и жюри, мы узнаем, что автор, родившийся Зузаной из Веселе и Злины, сегодня является сценографом в столице, что делает наивную прелесть ее истории немного поблекшей.
Углубившись в воспоминания, Николай Алексеевич делает вывод: «Всё проходит. Все забывается» , на что Надежда ответила: «Всё проходит, да не все забывается» . Прослезившись, мужчина просит подавать лошадей, говоря: «Лишь бы бог меня простил. А ты видно простила» . Однако женщина не простила и не могла простить: «как не было у меня ничего дороже вас на свете в ту пору, так и потом не было» .
Но здесь нет биографических данных. Книга была незаметной, но, безусловно, не бесполезной. Она может быть заинтересована в нем только после того, как стало слишком поздно. Однако выпуск этой книги - хорошая возможность оглянуться назад после ее создания. Среди его книг мы находим преимущественно поэзию. Тем не менее, есть также проза, роман «Спратек» и прекрасный Дануше, а также рассказы «Петролеум» на обратной стороне луны, также есть пьеса «Сокровище художников».
Первый - это коллекция бутылок из общежития, где рассказы, о которых писатель видел, записывались, мечтали, когда он был нанят в швейцаре в общежитии компании «Дорога и железная дорога». Именно здесь Прага начинает наступать. Время в этой форме пока не отражено. Есть звуки социальных событий, таких как амнистия. Это в определенном смысле проза поэзия, близкая моему видению мира.
Николай Алексеевич просит у женщины прощения и рассказывает, что тоже был несчастен. Он безумно любил свою жену, но она изменила и бросила его еще оскорбительнее, чем он Надежду. Сына обожал, «а вышел негодяй, мот, наглец, без сердца, без чести, без совести» . «Думаю, что и я потерял в тебе самое дорогое, что имел в жизни» . На прощание Надежда целует ему руку, а он ей. После кучер Клим вспоминал, что хозяйка смотрела им вслед из окна.
Наш век одержим практическими руководствами, даже в поэзии мы хотим иметь инструкции о том, как пользоваться лучшим сексом, что делать с деньгами, как мечтать, как побуждать те состояния и чувства, которые есть. Однако поэзия не является руководством для жизни. Поэзия, по сути, является отражением жизни, какой она есть, стремится и в свои пиковые моменты испытывает надежду на более глубокое существование. Эта надежда может быть испытана только путем самопонимания при обращении друг в друга. Можно каким-то образом помочь рассказам аутсайдеров из общежития на окраине Праги?
Уже в дороге Николаю Алексеевичу становится стыдно, что он поцеловал Надежде руку, а после стыдно от этого стыда. Мужчина вспоминает прошлое – «Кругом шиповник алый цвёл, стояли тёмных лип аллеи…» . Думает о том, что было бы, если бы он не бросил ее, и была «эта самая Надежда не содержательница постоялой горницы, а моя жена, хозяйка моего петербургского дома, мать моих детей?» «И, закрывая глаза, качал головой» .
После того, как все бутылки из общежития, истории, что большинство людей не знают, не хочет видеть, не считая над ними, жизнь посторонних, бесправных, бедных людей на краю бездомности. Немногие люди могут смотреть на свой ад, по крайней мере, издалека. Настоящее представило какую-то общую касту от успешной к менее успешной и от нее до еще менее успешной и так далее. Существует социально приемлемое абсолютное безразличие к этим аутсайдерам. Какова ценность их жизни? Жесткая жизнь на краю часто параллельна внутренней жизни успешных людей, отражая внутренний уровень людей, которые в погоне за успехом сводят свои умственные жизни к минимуму.
Заключение
И. А. Бунин называл рассказ «Темные аллеи» самым удачным произведением всего сборника, своим лучшим творением. В нем автор размышляет над вопросами любви, над тем, подвластно ли истинное чувство течению времени – способна ли настоящая любовь прожить десятилетия или она остается только в наших воспоминаниях, а все остальное – «история пошлая, обыкновенная».
В этом смысле можно написать, что общежитие Мотиля является метафорой души современного человека, с ее сознательными или бессознательными историями. Конечно, это не простое чтение, но бабочка иногда используется в процессах сырой и неприемлемой традиционной эстетики.
Алкоголь, алкоголики, много алкоголя. Случайные отношения, «на скоростном катере», встречаются только полетным, случайным, а затем исчезающим. Здесь тексты несколько разных раскопок. Здесь тоже происходит что-то, но разве это история, которая может быть ответом на вопрос о том, что происходит сейчас, прямо сейчас?
Краткий пересказ «Темных аллей» будет полезен для подготовки к уроку или при ознакомлении с сюжетом произведения.
Тёмные аллеи
И. А. Бунин
Тёмные аллеи
В осенний ненастный день по разбитой грязной дороге к длинной избе, в одной половине которой была почтовая станция, а в другой чистая горница, где можно было отдохнуть, поесть и даже переночевать, подъехал обкиданный грязью тарантас с полуподнятым верхом. На козлах тарантаса сидел крепкий серьезный мужик в туго подпоясанном армяке, а в тарантасе - «стройный старик-военный в большом картузе и в николаевской серой шинели с бобровым стоячим воротником, еще чернобровый, но с белыми усами, которые соединялись с такими же бакенбардами; подбородок у него был пробрит и вся наружность имела то сходство с Александром II, которое столь распространено было среди военных в пору его царствования; взгляд был тоже вопрошающий, строгий и вместе с тем усталый».
Что на самом деле происходит сейчас и что вы думаете об этом? Построить дом печали с зелеными гирляндами и большим количеством крепированной бумаги. Мозаика в плавательном бассейне, забытая фиолетовыми линиями. Кирпичная башня прямо за воротами в болотистой местности с отпечатками от длинной обувной обуви.
Причины и вспышки сетки каналов. С ожиданием распаковать мое письмо, мои пальцы стучат. В темном садовом ресторане на вершине противоположной крыши, небеса пытаются сломать легкие. События, которые могут произойти во многих местах в одной стране за один раз за раз. Поскольку он имеет перед ним каждый день с каждой минутой.
Когда лошади стали, он вылез из тарантаса, взбежал на крыльцо избы и повернул налево, как подсказал ему кучер. В горнице было тепло, сухо и опрятно, из-за печной заслонки сладко пахло щами. Приезжий сбросил на лавку шинель, снял перчатки и картуз и устало провел рукой по слегка курчавым волосам. В горнице никого не было, он приоткрыл дверь и позвал: «Эй, кто там!» Вошла «темноволосая, тоже чернобровая и тоже еще красивая не по возрасту женщина… с темным пушком на верхней губе и вдоль щек, легкая на ходу, но полная, с большими грудями под красной кофточкой, с треугольным, как у гусыни, животом под черной шерстяной юбкой». Она вежливо поздоровалась.
В этом году издательство «Баттерфляй» опубликовано в издательстве. Бумажный конверт скрывает две коллекции. Здесь меньше текста, чем мы привыкли в «Питер Баттерфляй», две коллекции подсчитывают одинаковое число с 22 стихами. Издание было дополнено рядом иллюстраций, которые редко координируют тексты.
Два ореха были проиллюстрированы Владимиром Ханушем. Поэзия осенней периферии, спутниковая аркада, собранная во время прогулок по садовым колониям, во время посещения пабов. Вряд ли хвалебный, как в случае Бал, кажущиеся моменты примирения чередовались с трудночитаемыми сырами. Возможно, подходящий пример того, что пишет Питер Мотил в одной из его общеприемлемых и менее отличительных форм.
Приезжий мельком глянул на её округлые плечи и на легкие ноги и попросил самовар. Оказалось, что эта женщина - хозяйка постоялого двора. Приезжий похвалил её за чистоту. Женщина, пытливо глядя на него, сказала: «Я чистоту люблю. Ведь при господах выросла, как не уметь прилично себя держать, Николай Алексеевич». «Надежда! Ты? - сказал он торопливо. - Боже мой, боже мой! Кто бы мог подумать! Сколько лет мы не видались? Лет тридцать пять?» - «Тридцать, Николай Алексеевич». Он взволнован, расспрашивает её, как она жила все эти годы. Как жила? Господа дали вольную. Замужем не была. Почему? Да потому что уж очень его любила. «Все проходит, мой друг, - забормотал он. - Любовь, молодость - все, все. История пошлая, обыкновенная. С годами все проходит».
Только толпа не может справиться со своими деньгами, а затем тихо плачет в темноте на берегах Эльбы, открывая, как тщетный рот желания и мечты. В Черном для Бори водит ковер и завод кисти, а двенадцать полуночных ударов завязывают бабочку под воротником скребленной рубашки.
Машина выходит из ворот и забывает о вилле в качестве монеты на столе в носовой части и в зерне, где на страницах нескончаемых книг проигравший тихо плачет в темноте. Даже здесь иллюстрации Ладислава Крайча очень хорошо подобраны. В качестве реплики вступительное стихотворение этого цикла.
У других - может быть, но не у нее. Она жила им всю жизнь. Знала, что давно нет его прежнего, что для него словно бы ничего и не было, а все равно любила. Поздно теперь укорять, но как бессердечно он её тогда бросил… Сколько раз она хотела руки на себя наложить! «И все стихи мне изволили читать про всякие „темные аллеи", - прибавила она с недоброй улыбкой». Николай Алексеевич вспоминает, как прекрасна была Надежда. Он тоже был хорош. «И ведь это вам отдала я свою красоту, свою горячку. Как же можно такое забыть». - «А! Все проходит. Все забывается». - «Все проходит, да не все забывается». «Уходи, - сказал он, отворачиваясь и подходя к окну. - Уходи, пожалуйста». Прижав платок к глазам, он прибавил: «Лишь бы Бог меня простил. А ты, видно, простила». Нет, она его не простила и простить никогда не могла. Нельзя ей его простить.
Если вы положите руку на Землю посреди бушующей борозды или на жарком летнем лугу, вы можете почувствовать силу земли, и если вы положите руку на стол с пивом с пеплом горящих сигарет, вы можете ничего не почувствовать, но если вы сядете, тогда вы услышите свой слух и зрение.
Короче говоря, поэзия Петра Баттерфляй - это поэзия, распространяющаяся по многим сторонам, занимающая нерабочих землевладельцев на разных территориях. В то же время, это поэзия, которая никому не известна, мало кто сообщает об этом, читая только в уединении, об этом никто не пишет, это, по-видимому, неуместно, никого больше, его трудно классифицировать. В кучах книг и других коллекций никогда не будет обнаружено. Напротив, существует трудное принятие персонажей, моментов, обрывов необработанного мира, который существует вокруг нас, ожидая их возможности, которую они хотят получить в один прекрасный день.
Он приказал подавать лошадей, отходя от окна уже с сухими глазами. Он тоже не был счастлив никогда в жизни. Женился по большой любви, а она бросила его еще оскорбительнее, чем он Надежду. Возлагал столько надежд на сына, а вырос негодяй, наглец, без чести, без совести. Она подошла и поцеловала у него руку, он поцеловал у нее. Уже в дороге он со стыдом вспомнил это, и ему стало стыдно этого стыда. Кучер говорит, что она смотрела им вслед из окна. Она баба - ума палата. Дает деньги в рост, но справедлива.
Разве этот мир оставлен Богом, это мир без спасения? Для подобных вопросов этот стих не дает прямых ответов, скорее провоцирует и спрашивает себя. Автор, похоже, сомневался в его способности отвечать на подобные вопросы. Это инструктированный среднеевропейский.
Тот факт, что рукопись наконец вышла, для чешской литературы, безусловно, не была победой. Виноват ли он в таланте Петры Мадеры или компании? Возможно ли, чтобы автор, такие художественные потери, как его попытка прозы, после того, как средняя поэтическая коллекция, последовавшая за его столь многообещающей первой, когда-либо ожидала чего-либо в области прекрасной литературы? Это не по всей вероятности, но чудеса, как известно, происходят. И никто не знает, кто и почему их благодать. Сам автор рассматривает свою работу как увлекательное произведение искусства.
«Да, конечно, лучшие минуты… Истинно волшебные! „Кругом шиповник алый цвел, стояли темных лип аллеи…" Что, если бы я не бросил ее? Какой вздор! Эта самая Надежда не содержательница постоялой горницы, а моя жена, хозяйка моего петербургского дома, мать моих детей?» И, закрывая глаза, он качал головой.
